1985: Подарок |
||
Никогда не было без сложностей. Я уже и не пытаюсь
уйти от них. Ибо некуда. Иногда начинает казаться, что для них и создан.
Тогда я, неверующий, не крещусь, а смотрю на них пристально. Беда - от
быстрого соображения. Чтобы понять, что с новой женой жизнь будет тяжелой,
потребовалось две недели. Может быть - меньше. Она этого не понимает.
Не понимает, что можно понять быстро. Разный способ учиться. У меня -
быстро и навсегда, у нее - медленно и пока это требуется в ежедневной
жизни. Я сижу в кресле и нащупываю где-то в пространстве решение сегодняшней сложности. Решение не приходит. Надо как-то поднимать настроение в этом доме. Не знаю, как. Оно, настроение, создано не мною. Упало сразу, как я переехал, может быть, даже в тот же день. Может быть, на следующий. Через неделю я был готов уйти. Идти было некуда. Жена удерживала, говорила, что это за пределами жизни. Но в стенах стояла тоска. Здесь не было ничего моего, даже книги еще не доехали малой скоростью. Тоску приносила сама Москва своим низким серым небом, холодом на улице, обозленными лицами. Тоска было от плохой учебы сына жены - она выходила из его комнаты в дурном настроении, и я выворачивался наизнанку, чтобы это настроение поднять. И была тоска от отсутствия моей дочки. И от всего непривычного в доме. И от курения на кухне - и никогда в кресле, с чашечкой кофе рядом. Все это отнято и принесено в считанные дни. Оно должно стать моей жизнью. Потому что я люблю эту женщину. Я приехал, чтобы с ней не расставаться. Я что-то оставил за спиной. Город с сотнями знакомых. Твердое положение на работе. Аспирантуру, о которой все уже договорено. Море, до которого - два часа езды. Дом. Женщину, он которой не ждал ничего нового, но и ничего плохого. И нашу с ней дочь. Моя любимая не виновата в том, что я оставил за спиной. Она меня об этом не просила. Но хорошо бы ей понимать, что это было, что это есть, что мне нужно что-то получить. Какое-то утешение, ласку, жест, какое-то принятие меня. Чтобы заполнить образовавшиеся пустоты. Чтобы снести отвратительную работу, что у меня здесь вместо хорошей. Чтобы снести это серое небо, этих озлобленных людей. Чтобы не было ощущения, что бросил ей под ноги все, что у меня было, а она прошла и не заметила, и пошла дальше. Хорошо бы ей это понимать, но она не понимает. Я не знаю, о чем она думает. То, что есть, не может продлиться долго. У нас нет жизни. Никакой. Я должен что-то сделать. Привлечь ее на свою сторону, чтобы она была со мной. У меня не осталось, чем привлечь ее. Что-то должно быть сделано при свете дня. Потому что ночь не для этого. Ночь оставляет другие следы, в этой женщине, которую я люблю, ночь любви порождает скорее зависимость, чем привязанность и скорее жажду, чем благодарность. Остается только день. И он наступает. Это праздник имени Клары Цеткин, международный женский день. В этот день они заставляют нас суетиться, к радости торговцев бесполезными мелочами и цветами. Это день, когда женщины превращаются в странное сообщество, объединенное желанием признания, желанием получать дары, черт его знает чем. Они искренне радуются, видя суету ради них, они с готовностью поглощают часы лицемерных слов. Международного мужского дня нет. И нет дня блондинов, толстых и коротконогих. И нет дня меня, ее, его. А вот женский есть. И они бывают обижены, если это никак не отмечаются. От отчаяния, от невозможности придумать что-то свое, что привело бы к сносной жизни, я понимаю, что вынужден ловить и на эту безнадежную наживку. Мне нужно ее порадовать, мою любимую. И я покупаю что-то хозяйственное, о чем говорили. Кажется, набор всякого готовочного инструмента, который можно повесить над рабочим столом на кухне. Чтобы было под рукой и облегчало заботы. Утром международного женского дня я вышел из дома, дошел до цветочного базарчика у Белорусской и купил цветы. Там были толпы мужчин. Они покупали цветы для жен, мам, дочерей, подруг. Они были похожи (и я тоже, наверное) на собак одной породы, прошедших через одни и те же тренировки. Что было делать на цветочном рынке? Только покупать цветы. Я купил и медленно пошел обратно. Я подарил цветы своей любимой. Она улыбалась и благодарила. Я видел в ней что-то живое и настоящее. Может быть, то, что привело меня к ней. В этом дне было еще много суеты. Ей нужно было куда-то ехать, кого-то поздравить. Не помню, ездил ли я вместе с ней. Вечером я подарил ей то самое хозяйственное. Она даже не поблагодарила. Лицо ее помрачнело, и она стала объяснять мне, что женщине нельзя дарить хозяйственные предметы, ей нужно дарить что-то специфически женское, чтобы она чувствовала себя любимой, желанной, красивой, какой-то там еще. Возражать было нечем. Наверное, им так действительно нужно. Но, казалось мне, за подарок нужно сказать спасибо. Урок продолжался. Моя любимая решила научить меня делать подарки. Я слушал ее молча, чувствуя, как начинает подрагивать желудок. Сие предвещало язвенный приступ. Я дослушал все, что она говорила о женском в женщине, о мужском в мужчине и о подарках. Мне нечего было ответить, и я ушел на кухню курить. Уже стемнело. Из-за окна слышались разговоры прохожих. Они шли праздновать и веселиться. Я усмехнулся в темноту. Темнота не отвечала. Я попытался вспомнить подарки, полученные мною. Вспомнил, как два месяца назад, на Новый год, моя любимая подарила мне пару носков. Хлопковых. Я опять усмехнулся в темноту. На этот раз темнота ответила, что я, кажется, ошибаюсь и там было две пары носок. Москва, 1993 |