Когда я писал о власти, осталось
довольно много материала. Часть его поместилась в "Возвышающий обман",
но и от "Обмана" остались наброски и огрызки. Против обыкновения,
мне было жаль их выбрасывать. Так была написана эта статья, опубликованная
Валерием Юхимовым в Office 3-2002 (с иллюстрацией Я.Бондаренко, которую
я здесь воспроизвожу с благодарностью).
Тема свободы, власти, обмана и небрежения разумом - это глубоко личное.
Эта тема не кажется мне ни исчерпанной, ни исчерпаемой, поскольку люди
нашего времени не проявляют особенного желания обращаться к разуму. В
это смутное время господствует иррациональная тяга к иррациональному:
к церквям, сектам и разного рода психологическим псевдоучениям. Статья (я пониманию ее небезошибчность) была написана для того, чтобы противопоставить мракобесию хоть что-то рациональное.
Глубоко партийный процессор
Козьма
Прутков, чьими бессмертными трудами «Плоды раздумий» я, пытаясь смотреть
в корень и не обнимать необъятного, неизменно руководствуюсь, оставил
несколько сафьяновых портфелей с надписью d'inachevè (из неоконченного).
У меня нет ни одного сафьянового портфеля, но неоконченные опусы, конечно,
есть. И, что может показаться парадоксальным, почти все они опубликованы.
Но пусть не кажется, нет тут никакого парадокса: тему заблуждений человеческих
объять нельзя, ибо она необъятна, и кто я такой, чтобы спорить с Козьмой
Петровичем? Не буду спорить. Не буду пытаться что-то дописывать на полях
опубликованных статей. Просто напишу продолжение. Оно тоже не обнимет
необъятного и, скорее всего, тоже окажется неоконченным. Но не будем терять
времени на вступления и приступим к смотрению в корень.
Почти каждый, кому приходится сталкиваться с бюрократической машиной (отечественной или импортной – это все равно), вынужден испытывать отрицательные эмоции. Существуют разные объяснения причин недовольства. Одни говорят, что отрицательные эмоции связаны с потерями времени на преодоление бюрократических препон. Других возмущает недостаточная почтительность чиновника. Третьи полагают, что бюрократ и рад бы все сделать к общему удовольствию, но запутанность законодательства и противоречивость инструкций мешает. Четвертые полагают, что чиновник трудится не покладая рук, но физически не может этими руками удовлетворить всех. Пятые видят причину в нехватке ресурсов и считают, что нужно менять приоритеты. Шестые категорически утверждают, что проблемы и отрицательные эмоции бывают только у бедных, а у них, у шестых, все схвачено. Седьмые… Впрочем, хватит и первых пяти категорий. Именно они составляют подавляющее большинство недовольного населения и именно им адресована концепция e-government, то есть электронного правительства, каковое немедленно или чуть позже улучшит, уменьшит, увеличит, спрямит и сэкономит.
Что меня несказанно радует в концепции e-government, так это ее несомненное близкое родство по восходящей с концепцией электронного бизнеса (e-business). Уже только этот факт должен заставить напрячься и насторожиться всякого, кто знаком с массовой истерией вокруг e-business в 1998-2000, истерией, завершившейся, как и положено, волной банкротств и ростом безработицы в соответствующих отраслях. Но что меня радует еще больше, так это искренние заверения в полезности электронного правительства для всех участников процесса: и для людей-правителей, и для людей-управляемых. Что-то в этом есть от коня (предположительно – тяжеловоза-першерона) и трепетной лани, тех самых, которых «в одну упряжку впрячь не можно». Уж если так повелось, что при всех режимах люди-правители живут за счет людей-управляемых, то, казалось бы, что одним хорошо, то другим – смерть. Ну, может и не сразу и не столь категорично, но все-таки не мешало бы проявить осмотрительность и вглядеться этому диковинному зверю по кличке e-government прямо в прикус. К чему, проявляя эту самую должную осмотрительность, и приступаю. Прежде всего, я хочу отбросить все данные адептами e-government обещания, все эти неконкретные и противоречивые «улучшить, уменьшить, увеличить, спрямить и углубить» и задать прямой вопрос: для чего же оно все-таки нужно. И тут же обнаружить, что ответ на этот вопрос дать нельзя. Электронное правительство является неким посредником между людьми и обычным правительством – каналом связи. Канал связи можно характеризовать различными параметрами, в том числе и таким как «качество», но к нему совершенно невозможно применить понятие «полезность». Полезность канала зависит не от него самого, а от того насколько этот канал хорош для тех, кто подключен к нему с разных сторон – для приемника и передатчика. Поэтому главный вопрос – а для чего все это? – естественным образом распадается на два: (1) для чего электронное правительство нужно людям и (2) для чего электронное правительство нужно правительству обычному.
Начну с того, что попроще. Если правительство начинает чем-нибудь заниматься, то причина этому может быть только одна: усиление собственных позиций. Ибо никаких других причин для действия или бездействия у правительства попросту не бывает. Утверждение достаточно общее и может с успехом применяться не только к правительству страны, но и органам государственного (то есть не общественного) управления частью страны или группы стран – все указанные объекты, равно как и государства вообще, являются бюрократическими перераспределительными образованиями, единственный интерес которых состоит в сохранении и, по возможности, в усилении своих позиций. Но это – общие фразы. Печально известное отмирание государства при коммунизме – явление непроверяемое по причине отсутствия необходимого условия - коммунизма. Так что правительства и государства на данный момент являются единственным способом организации больших групп людей, и их существование на данный момент представляется неизбежным даже при моем уровне скептицизма. С учетом этого обстоятельства уже данный ответ на второй вопрос неконструктивен, ибо оказывается неконструктивным сам вопрос. Более конструктивный подход должен быть, очевидно, связан с оценкой рисков: внедрение «электронного правительства» сверху влечет, по определению, выгоды для государства (обычного правительства и иных необщественных институтов) и смесь выгод с невыгодами для общества (обычных людей). Если ожидаемые выгоды для общества существенно перевешивают невыгоды, то, очевидно, «электронное правительство» скорее полезно для общества, и обществу следует эту концепцию одобрить, невзирая на ее выгодность государству – ладно уж, пусть и ему будет лучше.
Вы, конечно, обратили внимание, что в последнем абзаце я слова «электронное правительство» закавычил, хотя до того применял без всяких кавычек. Для этого у меня есть веские основания. Сначала я применял это словосочетание так, как его применяют все – без всяких дефиниций – поскольку речь не шла о чем-то конкретном и можно было полагаться на интуитивную ясность понятия. Как только мы пришли к необходимости оценки рисков и вычисления соотношения risk/reward, задача приобрела количественный характер и потребовала конкретизации. Словосочетание «электронное правительство» стало термином, требующим не только определения, но и знания его количественных характеристик. Не знаю как вас, а меня подобное требование заводит в тупик немедленно, и дело, конечно же, не в определении, а именно в количественных характеристиках. Ибо доступа к количественным характеристикам у меня не будет по весьма простым причинам: если спускаемый сверху проект «электронного правительства» окажется открытым, то общество может принять его в той части, которая ему полезна, и игнорировать во всех остальных – вредных или потенциально вредных. Тем самым проект становится бесполезным для его инициатора. Остается вариант закрытого проекта, степень полезности коего для общества не может быть оценена; из соображений осмотрительности она должна быть признана нулевой или отрицательной. И скорее отрицательной, чем нулевой, ибо любой государственный проект осуществляется на деньги, взятые у общества или отнятые у него; спросить у общества, считает ли оно такие расходы целесообразными, обычно забывают.
Впрочем, этот результат был более или менее очевиден: наблюдения над современностью и событиями прошлого не дают нам оснований считать, что нововведения, осуществленные по инициативе сверху, могут быть полезны для общества. Увы мне, но не получилось у нас приятного исключения и на сей раз: надежда на получение легкого и для всех приятного ответа не оправдалась. Теперь нас ждет довольно трудный анализ, и, прежде чем к нему перейти, мне хотелось бы размяться и все-таки выяснить, о чем же мы говорим, и как это правильно писать – с кавычками или без.
Всякий раз, когда мы говорим об электронном правительстве (с кавычками или без), мы имеем в виду широкое применение связанных коммуникационными сетями компьютеров для решения одной из человеческих проблем – проблемы взаимодействия личности и государства. Электронное правительство – всего лишь иероглиф для обозначения весьма многочисленных вариантов такого применения. Этот иероглиф может быть наделен магическими свойствами, и тогда его широкое употребление следует отнести к идеологическому шаманству, а применителей – к числу заклинателей дождя. Внедрение компьютеров и сетей в арсенал инструментов государственного управления как раз и является примером такого шаманства. Но мне не хотелось бы выплескивать вместе с водой младенца: иероглиф может употребляться и просто для экономии места и времени: именно так поступают математики, опуская многие страницы выкладок (порой весьма нелегких) и заменяя их словами «легко видеть». Всякий уважающий себя заинтересованный специалист, увидев такие слова, считает себя обязанным дотянуться до карандаша и бумаги и попытаться воспроизвести ход математической мысли автора. Это делается вовсе не из человеческого недоверия к автору. Как и любая другая наука, математика не только и не столько результат, сколько метод, и воспроизведение всего хода вычислений необходимо как для верификации результатов автора, то есть осуществления свойственного науке методического недоверия, так и для лучшего осмысления авторской технологии, которая может быть важна не только в авторском контексте, но и сама по себе. Пусть вас не пугает несходство математики с обществоведением (а все, что связано с выгодами и опасностями электронного правительства – предмет именно этой дисциплины). В свое свободное время, то есть тогда оно не находится на службе у идеологических пристрастий и человеческих предубеждений, обществоведение в состоянии быть не только наукой, но наукой не менее увлекательной и не менее полезной, нежели физика.
Предвижу возражения. Конечно, физика не попала в первые строчки рейтинга «Ваше любимое развлечение» не только потому, что устроители опроса не предлагают такой альтернативы, но и потому, что люди действительно предпочитают другие занятия. Случаен ли их выбор занятий? Является ли он свободным и сознательным? Ответ, увы, отрицательный. Люди, предпочитающие увлекательности физики и других естественных наук увлекательность какого-нибудь ток-шоу или, того хуже, юмористической телепередачи, небрежно скомпилированной из вымученных шуток и старых анекдотов, говорят, что наука суха и неинтересна. Такое заблуждение является следствием низкой общей культуры, а она, в свою очередь, является следствием порочной образовательной практики. Нас с детства приучают к мысли, что художественное слово, живопись, музыка и театр – часть мировой культуры, в то время как достижения, например, химии или физиологии по своей сути сугубо профессиональны. В результате исключения науки из мировой культуры большая часть людей питает пристрастие к искусству слова, звука, линии и цвета, вырожденными (и потому наиболее доступными) формами которых является почти все то, что мы наблюдаем в так называемом развлекательном бизнесе. Между тем, наука намного увлекательней любого развлечения, и это очень просто доказать, если обратить внимание на то, что какой-нибудь молекулярной биологией, к примеру, можно без потери интереса прозаниматься всю жизнь. Попробуйте представить себе человека, который всю жизнь каждый рабочий день 8 часов смотрит шоу «За стеклом», а в выходные увлеченно обсуждает увиденное с коллегами и друзьями. Воспитание человека, потребляющего продукты индустрии развлечений (и на этом основании считающего себя причастным к мировой культуре) способствует росту некритического отношения людей к миру вокруг них, в то время как изучение естественных наук способствует развитию аналитических и критических способностей. Почувствовали разницу? В силу неопределенности понятия «культура» я лишен приятной возможности объявить весь развлекательный бизнес бескультурьем. Он, вне всякого сомнения, является культурой нашего времени. С равным основанием к культуре нашего времени можно причислить культуру массового уничтожения людей, культуру потребления наркотиков и многое другое, не менее замечательное. Не подумайте, что я и в самом деле не отличаю шлягер от инъекции, погрома или культпохода в газовую камеру. Я позволяю себе столь категорические и совершенно неоспоримые высказывания всего лишь в силу той же неопределенности понятия «культура», пользуясь ситуацией в своих личных целях. Цель моих нечестных слов - демонстрация абсурдности исключения науки (и, следовательно, научного метода мышления) из общедоступной культуры. Единственным результатом такого исключения может быть сведение культуры к модному набору культов. Роль и значение человека в такой культуре сводится к служению и поклонению, а это незавидная роль. Между тем, основы всякой науки носят глубоко эмпирический характер и потому доступны каждому, кто в состоянии говорить, читать и писать. Методы научного мышления непопулярны вовсе не потому, что они сложны до полной недоступности, а потому, что их широкое распространение делает человека более свободным – сначала в критике и суждениях, а потом и в поступках. Я не подозреваю какого-либо многовекового заговора правителей и правительств против широкого распространения научных методов и самой науки, но совершенно уверен в том, что правительства довольно умело пользовались, пользуются и, скорее всего, будут пользоваться сложившейся ситуацией.
Я позволил себе столь длинное отступление только потому, что оно имеет прямое отношение к предмету разговора. Электронное правительство может стать частью общей культуры, освобождая наше драгоценное время и заменяя общение со столоначальником другими формами деятельности, но может стать и очередным культом, оставляющим нам жалкий выбор между служением и поклонением. Человеческое счастье – понятие субъективное. Это означает, что счастье не может быть изобретено, изготовлено, внедрено, запланировано или введено в обиход иным предсказуемым образом. Каждый делает себя счастливее сам, используя собственное представление о счастье и последовательно пользуясь свободой выбора, если она у него есть. Никакое изобретение, открытие, метод, технология сами по себе не увеличивают ни количество счастья в роде человеческом, ни его концентрацию, если они не увеличивают нашей возможности выбора и не уменьшают нашей зависимости от обстоятельств, ибо свобода является необходимым условием счастья. Поэтому хотелось бы понять, каким образом развитие вычислительной техники и связи, в том числе и его частное применение, связываемое с иероглифом «электронное правительство», пригодно для того, чтобы сделать личность, в том числе и мою, более свободной.
Должен признаться, что сомнения мои – не только не новы, но даже и не мои. Они возникали по поводу селькохозяйственных орудий, ткацких станков, паровых машин, автомобилей – по поводу любых изобретений и технологий, существенно повышающих производительность труда. Вся штука в том, что новые технологии сами по себе ничего людям не дают. Дает их применение, и все зависит от людей, которые и определяют, как та или иная технология будет применяться. Ткацкий станок дал возможность производить качественную ткань дешевле и сделал добротную одежду более доступной, но его внедрение лишило работы очень многих ткачей и привело к гражданским беспорядкам. Промышленное земледелие не только увеличило количество продовольствия на душу населения, но и разорило подавляющее большинство земледельцев. Паровая машина была полезна многим, но не коннозаводчикам, конюхам и извозчикам, и не производителям кормовых сельскохозяйственных культур. Насколько мне известно (а я это специально проверял), всякая новая технология кого-то разоряла, сживала с земли и делала ненужными. Ставшие ненужными, а их число существенно превышало число тех, кто на этих мероприятиях выиграл, утрачивали всякие остатки свободы и были вынуждены продавать свой труд в буквальном смысле слова за кусок хлеба. Такова была плата за новые технологии.
Массовое применение связанных сетями компьютеров – технология новая. Поэтому в первую очередь я проверяю ее на социальную опасность. Оказывается, как говорили некогда в Одессе, их есть. Привожу неисчерпывающий и неупорядоченный список. 1. Чем больше времени человек проводит с компьютером, тем меньше времени он проводит с людьми. Выведение разновидности людей, не умеющих общаться по-человечески, является, видимо, вопросом не очень большого времени. Важнейшая возможная утрата – умение искать и находить компромисс, ибо привычка нажимать кнопки Ctrl-Alt-Del, Reset и Power не может быть безболезненно перенесена в человеческое общество. 2. Ни адрес вашей электронной почты, ни online-трафик не являются вашей собственностью. Они не защищены никакими правами, даже правом на тайну переписки. Распространение мусорной или инфицированной почты почти нигде не является преступлением, но если где и является, то не преследуется должным образом. Никто не компенсирует ваше время и деньги, потраченные на антивирусные или мусороуборочные мероприятия. 3. Циркуляция в компьютерных сетях большого количества личной информации открывает широкие возможности для ее использования во вред личности. Преступления, связанные с online-доступом к кредитным карточкам и банковским счетам – не самое худшее (эти преступления расследуются, ущерб от них может быть застрахован и т.д.). Гораздо более опасным может быть доступ к вашей истории болезни, к информации о ваших привычках, связях, занятиях. Эта информация, попав в ненадлежащие руки (особенно облеченные властью) может не только доставить массу неприятностей, но и принципиально изменить ваш образ жизни. 4. Применение компьютеров в обучении вредит нашей способности обучаться более традиционными и лучше проверенными способами. Многие люди уже сейчас не умеют наблюдать и сопоставлять, а некоторые достаточно обеспеченные и, судя по дипломам, вполне образованные люди не в состоянии произвести простейшие расчеты, необходимые для их специальности. 5. Массовое применение компьютеров в нашей жизни делает нас заложниками профессионального невежества творцов современного программного обеспечения. Достаточно вспомнить канун 2000 года, но, будучи лишь недавно ушедшим в отставку профессионалом, я хочу сказать об этом подробнее. Дело в том, что за последние 20 лет качество программного обеспечения ухудшилось катастрофически. За это время я имел дело более чем с сотней версий полутора десятков различных ОС, работавших на многих аппаратных платформах, в том числе и экзотических, и чуть не с тысячами версий добрых двух сотен прикладных программ. Надежность программного обеспечения, особенно операционных систем, была очень высока. Аппаратные ресурсы заставляли желать лучшего, и программное обеспечение использовало их экономно и изобретательно, демонстрируя высокую функциональность. Сегодняшнее ПО удручает. Оно изобилует переходящими из версии в версию дефектами. Его функциональность уже лет пять растет за счет возможностей, удовлетворяющих специально для этого придуманные потребности. Производство программного обеспечения стало обыкновенным дешевым массовым производством, в котором критерии качества устанавливаются требованиями сбыта. 6. Для подавляющего большинства людей компьютеры и связанные с ними услуги остаются недоступно дорогими, так что эта новая технология является и новым фактором социального расслоения. Уже хватит, или мне продолжать?
Нельзя, однако, не признать, что, несмотря на все рассказанные мною ужасы о дурных социальных последствиях новых и новейших технологий, количество колбасы на душу населения неуклонно растет. И колбаса эта, должен заметить, вовсе не обязательно дурного качества, она вполне достойна того, чтобы быть символом одной из разновидностей свободы: свободы экономической. Не подумайте, что я допустил в своих построениях грубую ошибку и ищу способа капитулировать за колбасу. Дело в том, что без средств к существованию остались одни (ткачи, конюхи с возчиками, крестьяне и многие прочие), а сырокопченая колбаса досталась другим (нам с вами). И не сразу досталась, а несколько веков спустя. Но она все-таки досталась, и я хотел бы поблагодарить за это мыслителей и деятелей либерально-индивидуалистического направления, среди которых были крупные землевладельцы, высокопоставленные священники (в большинстве своем – католики), аристократы, ученые, но не было ни одного рабочего. Эти люди поняли (по историческим меркам - довольно быстро), что приходящая вместе с новой технологией социальная несправедливость должна быть каким-то образом компенсирована. Они поняли, что высокий уровень производительности труда создает условия для компромисса между эксплуататорами и эксплуатируемыми. В результате марксова модель капиталистического беспредела так никогда и не была реализована, ибо капитализм, если называть этим словом западное общественное устройство, вступил в свою смягченную законодательным регулированием фазу еще при жизни самого Маркса (я имею в виду ограничение детского труда и обязательное начальное образование в Англии). Маркс полагал, что увеличение свободы людей и более справедливое распределение между ними (а именно это и было целью его учения) неизбежно произойдет в результате обоснованного неким историческим законом акта насилия - социалистической революции. Но исторических законов не существует, как не существует исторического детерминизма. Будущее основывается на прошлом, но не следует из него. События истории можно использовать в качестве примера, и на них даже можно многому научиться, но они не пригодны в качестве доказательства исторических законов. Исторический детерминизм – всего лишь заклинание, долженствующее обосновать естественное право властителя поступать по своему усмотрению. Это ложь, но она работает, потому что властитель (индивидуальный или коллективный) управляет подвластными, полностью игнорируя какую-либо философию, и использует простые и эффективные ремесленные приемы. Философия нужна ему лишь для того, чтобы оправдать status quo. Как только мы избавляемся от исторического детерминизма, мы избавляемся от порабощающей догмы, от шаманского заклинания и осознаем с полной определенностью то, что история делается сознательно и бессознательно действующими людьми. Но если так, то есть смысл в том, чтобы целенаправленно уменьшать долю бессознательных и увеличивать долю сознательных действий, направленных на построение той истории, в которой нам хорошо. Вот эти самые сознательные действия и есть то, что называется социальной инженерией и социальной технологией. Вскользь замечу, что ремесленные приемы деспотов прошлого и более утонченные манипуляции современных властей – прекрасные примеры результативности моего подхода, а то, что сами результаты манипуляций приносят свои плоды не нам с вами, лишний раз подтверждают гипотезу о наличии у новых технологий социально опасных составляющих.
Но я опять сильно отвлекся от темы – электронного правительства. Возвращаюсь. Результаты технического прогресса оказались, в конце концов, полезны большому количеству людей. И не только в плане повсеместного распространения доброкачественной колбасы, но и в более важном плане увеличения человеческой свободы. Пострадавших ткачей, конюхов и крестьян с фермерами следует, видимо, считать допустимыми потерями в «битве за свободу» и постараться впредь вводить в жизнь новшества менее болезненным путем. Отлично, такой подход мне кажется довольно обещающим, а то и единственно возможным. Я бы с удовольствием прямо сейчас применил его к такому новшеству, как электронное правительство. Но – не получается. Дело в том, что перечисленные мною выше опасности широкого распространения связанных сетями компьютеров – это всего лишь опасности. Они обыкновенные и с ними, вероятно, можно со временем справиться или, что менее приятно, приспособиться. Но есть и настоящие кошмары. Представим себе, что концепция e-government укореняется в стране с традиционным благоговением перед государством и, соответственно, практически полным отсутствием либеральных традиций (такие страны у нас по соседству есть). Совершенно очевидно, что государство получает в руки отличный аппарат для сбора данных. Проведение благоприятных для себя решений может далее осуществляться как подавлением засветившихся несогласных, так и с помощью управления общественным мнением. О первом случае мне даже говорить не хочется. Во втором же случае государство добивается нужного результата методами, которые кажутся вполне законными и даже, извините за выражение, демократическими. О «справиться» и «приспособиться» речь уже не идет, но все еще можно выжить и даже умудриться сохранить в таких условиях индивидуальность (она же внутренняя свобода). Ведь находились же люди, сохранявшие ее в совершенно невыносимых обстоятельствах. Но давайте все-таки не бояться фактов и копнем еще глубже. Есть вещи, к которым нельзя приспособиться ни за какое вознаграждение. Одной из таких вещей является неуклонно снижающаяся цена отдельной человеческой жизни. В западной части человечества это связано с тем, что повышение уровня автоматизации делает людей ненужными самим себе. Чем шире круг автоматизированных производств и чем глубже автоматизация, тем меньше человек зависит от человека и тем ниже самооценка легко заменяемого машиной человека. Люди в значительной степени перестают быть личностями. Они дешевы. Их легко использовать и легко списать, что сильно облегчает жизнь политикам. Электронное правительство можно использовать для сбора данных и нельзя использовать в качестве средства влияния общества на власть, и это вполне способно отнять у людей последнюю иллюзию их значимости: иллюзию участия в принятии общественно значимых решений. Все дальнейшее – варианты Армагеддона, и, не желая конкурировать с апостолом Иоанном, я оставляю их проработку читателю.
Технология e-government решительно отличается от ткацкого станка тем, что вмешивается в самую болезненную сферу человеческих отношений – сферу законности, справедливости, свободы. Общество, имеющее привычку к свободе, стабильному законодательству и высокому жизненному уровню вполне в состоянии справиться с электронным правительством и даже обратить его себе на пользу, но только лишь потому, что у такого общества есть хорошая привычка справляться с правительством человеческим. Во всех прочих случаях электронное правительство может быть использовано только в качестве флага партии, политического движения и для облегчения обмана общества, но не может быть использовано для решения проблем общества и облегчения жизни людей.
И в этом нет ничего страшного. Человеческие проблемы должны решаться людьми, а не их избранниками, на которых они не могут влиять, не представителями власти, озабоченными единственно сохранением своего рабочего места, не охранниками прав, имеющими для защиты собственных прав полномочия и оружие, и уж, конечно, не какими-там компьютерами, пусть даже и связанными какими-то там сетями. Как учил все тот же Козьма Прутков, «В спертом воздухе при всем старании не отдышишься». Власть плоха вовсе не тем, что она неправильно принимает какие-то решения. В этом случае применение технологий могло бы помочь уменьшить долю плохих решений. Власть плоха тем, что методология принятия ее решений не имеет никакого отношения к нуждам людей, и поэтому плохи все ее решения, даже правильные. И компьютер, даже снабженный программой самой прогрессивной партии, тут совершенно не при чем.
